ЭСПАНЬОЛА — МАЛЕНЬКАЯ ИСПАНИЯ

Живописный плодородный остров. — Пугливые, но радушные туземцы. — «И они годны на то, чтобы ими повелевать...» — Алчные, ненасытные испанцы. — Гибель «Санта-Марии». — Основание форта Навидад. — Белые боги говорят на языке пушек. — Встреча с «Пинтой». — Золотая река и сирены. — Первое вооруженное столкновение.

Обе каравеллы, беспрерывно измеряя глубину, медленно и осторожно продвигались вдоль берега Эспаньолы. Они огибали мысы и заходили в многочисленные бухты. Колумб был очарован красотой острова. На живописных берегах зеленели рощи, ветви деревьев ломились под тяжестью плодов, и адмиралу казалось уже, что среди них немало различных пряностей.

Никакими словами нельзя было выразить прелесть Эспаньолы.
«Страна эта довольно прохладная и настолько хо-рощая, что не хватает слов для ее описания... — писал Колумб. — Во всей Кастилии не найдется такого уголка, который по красоте и приветливости мог бы сравниться с этой страной. И вся Эспаньола... сплошь возделана, как долина Кордовы...».

Местные жители казались еще более робкими и пугливыми, чем на других островах, и в панике убегали в лесные заросли, лишь только испанцы показывались на берегу.

Колумб применил уже испытанный метод: он велел изловить нескольких индейцев, одарить их и отпустить обратно на берег.

Матросы высадились на берег и вскоре привели на судно пленницу — красивую обнаженную девушку, уши и нос которой украшали массивные золотые подвески. Это была обнадеживающая находка: значит на острове есть золото! Туземку щедро одарили бусами, серьгами, кусками пестрой материи, и она не захотела покидать корабль и расставаться с гостеприимными пришельцами. С большим трудом удалось высадить ее на берег.

Колумб правильно рассчитал, что подарки и добрые вести, которые молодая женщина доставит своим соплеменникам, развеют их страх, островитяне станут приходить к кораблям, и испанцы смогут узнать, чем богат этот прекрасный, плодородный, густо населенный остров. К тому же с индейцами следовало установить хорошие отношения: хотя они и были слабо вооружены, но, напав большой толпой, могли уничтожить горстку чужеземцев.

Вскоре матросы обнаружили большое селение, около тысячи хижин, где жило несколько тысяч индейцев. При приближении испанцев они все покинули свои жилища и скрылись в лесу. Один из индейцев, привезенных Колумбом с Кубы, бросился за ними и стал всячески расхваливать белых богов, которые раздают красивые вещи. Тогда островитяне стали робко приближаться к испанцам, в знак смирения сложив руки па голове.

Постепенно от страха не осталось и следа, и туземцы стали приносить белым людям дары. Испанцы были восхищены их радушием и красотой. Возвратилась в деревню и недавняя пленница — соплеменники почтительно несли ее на плечах. Оказалось, что это дочь их вождя. Отношения индейцев с испанцами стали еще сердечнее.

И все-таки испанцы были разочарованы: на этом острове тоже не было больших, богатых городов, и люди, нищие и голые, питались плодами, кореньями, рыбой и дичью.

Каравеллы Колумба отправились дальше на восток вдоль северного берега Эспаньолы. 16 декабря во время сильной бури мореплаватели встретили посреди одного из заливов маленькое каноэ с одиноким гребцом. Испанцы были поражены ловкостью и отвагой индейца. Его вместе с суденышком подняли на борт «Санта-Марии» и, богато одарив, отпустили вблизи его родного селения. Вскоре на берегу собралось около пятисот туземцев вместе с их вождем касиком, которого испанцы называли королем.

Многие индейцы подплывали на своих челнах к кораблям, бросившим у берега якоря, но, по словам Колумба, не привозили с собой решительно ничего, если не считать воткнутых в нос и уши зерен чистейшего золота, которое они охотно отдавали морякам.

Колумб приказал принимать гостей с почетом, потому что это, мол, самые лучшие и самые смирные люди на свете.
«Нет у них оружия, и они наги и не изобретательны в военных делах и так трусливы, что тысяча индейцев не отваживается лицом к лицу встретиться с тремя испанцами. И они годны на то, чтобы над ними повелевать и принуждать их работать, сеять и делать все, что будет необходимо».

Посетил корабль и местный касик — юноша двадцати одного года — со своими советниками-старейшинами племени. Адмирал оказал молодому вождю должные почести, усадил за стол и угостил кастильскими кушаньями и напитками, по юноша едва прикасался к угощению, передавая его своим спутникам. Все это он делал с удивительным достоинством, без единого лишнего слова. Индейцы почтительно и без промедления выполняли все его приказания.

На прощанье касик подарил Колумбу две плитки золота и пояс, а он в свою очередь дал гостю кусок сукна, янтарные бусы, красные башмаки и флакон благовонной воды.

Испанцы выменяли у туземцев не слишком много золота, но индейцы знаками показали, что желтого металла много на ближнем острове Тортуге и также на острове Банеке, или Бабеке, до которого отсюда всего лишь два дня пути на восток. По словам индейцев, один из островов сплошь золотой, а на других золота так много, что его собирают, просеивают через сито, а потом плавят и выделывают слитки и разные вещицы.

Золото — этот идол испанцев — манило к себе Колумба, толкало на поиски фантастического острова. Каравеллы шли к нему, а он, если верить указаниям индейцев, не только не приближался, по оказывался все дальше и дальше.

Повсюду на берегах заливов и бухт испанцы наталкивались на большие селения. Толпы индейцев приносили белым пришельцам дары и делали это, по свидетельству Колумба, с таким удовольствием и радостью, что ему это казалось чудом. Невозможно было поверить, что есть на свете люди с таким добрым сердцем, такие щедрые.

22 декабря Колумба посетила депутация от другого касика — Гуаканагари, властвовавшего над большей частью острова, и пригласила адмирала пройти еще к востоку, поближе к резиденции касика, расположенной на самом берегу.

Неблагоприятная погода и сильный встречный ветер задержали адмирала до 24 декабря, и лишь тогда при полном штиле каравеллы медленно двинулись на восток.

25 декабря около 11 часов вечера Колумб пошел отдохнуть, доверив рулевому управление кораблем. Стояло полное безветрие, и уснувшее море казалось глубоким, без отмелей. Рулевой, воспользовавшись отсутствием адмирала, передал штурвал юнге и задремал. Вся команда корабля, захмелев после рождественского ужина, спала крепким сном.

Вскоре «Санта-Мариго» стало относить течением в сторону, корабль наткнулся на коралловый риф и сел на мель. Удар не был сильным, никто даже не проснулся. Все же юнга почувствовал, что судно не слушается руля, с криком бросился будить адмирала и команду.

На мели сидел только нос корабля, поэтому адмирал приказал шкиперу Хуану де ла Косу — старому опытному моряку, взять группу матросов, отвезти на шлюпке якорь и забросить его со стороны кормы, подальше от корабля: тогда, намотав канат на брашпиль, может быть удалось бы стащить судно с меля.

Но матросы не выполнили приказа и бросились за помощью на «Пинью», лежавшую в дрейфе в полулиге от флагманского корабля.

Капитан «Пиньи» Винсенте Яньес Пинсон, узнав о бедствии, отправил матросов назад и поспешил со своей командой на помощь.

Однако волны и отлив уже прочно посадили «Санта-Марию» на мель. Твердый коралловый риф пропорол днище корабля, и трюм наполнился водою. Матросы срубили мачту, чтобы облегчить корабль, но это не помогло. Адмирал приказал покинуть тонущее судно и перебраться на «Пинью».

На следующее утро испанцы с помощью островитян еще раз попытались снять судно с мели, но каравелла уже наполнилась водой. Туземцы помогли белым перевезти на берег корабельное имущество, оружие, продовольствие и товары для меновой торговли. Все эти вещи индейцы сложили в хижины и так ревностно охраняли их, что не пропала ни одна мелочь. Касик Гуакапагари сделал все, чтобы облегчить Колумбу эти тяжелые часы, и обещал ему всяческую помощь. «...В целом свете не найдется ни лучших людей, ни лучшей земли, — писал Колумб. — Они любят своих ближних, как самих себя, и нет во всем мире языка более приятного и нежного, и на устах у них всегда улыбка». Но в то же время адмирал решил, что было бы неплохо показать этим добрым людям силу испанского оружия. Он велел принести лук и стрелы, и один из матросов выстрелил в цель. Лук привел касика в изумление, ибо это оружие было ему незнакомо.

Потом Колумб приказал дать залп из пушек. При звуке выстрелов индейцы в ужасе попадали на землю. Они были поражены силой этого оружия.

Пока адмирал беседовал с касиком, подошло каноэ из дальнего селения. Индейцы привезли золотые плитки для обмена на погремушки. Один индеец дал за погремушку четыре золотых плитки величиной с ладонь каждая. Индейцы обещали привезти еще желтого металла. Гуаканагари, увидев, как обрадовался адмирал, сказал, что он может доставить золота — сколько адмирал пожелает. В горах Сибао — в глубине острова его великое множество! Один индеец этого племени рассказал Колумбу, что Гуаканагари велел отлить из золота статую адмирала в полный рост и доставить ее сюда через десять дней. Это известие несказанно обрадовало Колумба и утешило его в несчастье.

В своих записках убитый горем Колумб всячески поносил погибшее судно, которое якобы было тяжелым и непригодным для экспедиции. Он писал, что палосские корабельщики не выполнили своего обещания королю и не подготовили корабль надлежащим образом. Адмирал обвинял также шкипера де ла Коса в трусости и нарушении дисциплины. Он считал, что шкипер был в сговоре с братьями Пинсон, и взваливал на него всю вину за случившееся.

Излив в дневнике гнев на своих спутников, адмирал постарался снять с себя всю ответственность за катастрофу, истинной причиной которой был рождественский ужин.

Экспедиция оказалась в незавидном положении. На единственной оставшейся каравелле невозможно было перевезти на родину всех моряков. По адмирал был твердо уверен, что его ведет воля провидения и усматривал в этом несчастье знамение божие: здесь надо заложить город и оставить экипаж «Санта-Марии». Касик хотел того же. Он надеялся, что могущественные посланцы небес, обладающие чудесным оружием, оставшись у него в стране, защитят ее от набегов воинственных карибов.

Среди матросов нашлось немало желающих остаться на Эспаньоле: они видели, что здесь много золота, и надеялись быстро разбогатеть.

Колумб приказал построить на берегу укрепленный лагерь — форт с башнями и окопать его рвом. На постройку пошли части корпуса «Сайта-Марии». Колумб назвал укрепленный лагерь Навидад (город Рождества). В крепости установили пушки, в пороховом погребе спрятали оружие и боеприпасы. Гарнизону оставили большую часть продовольствия с расчетом на целый год и привезенные из Испании семена хлебных злаков, товары для меновой торговли и шлюпку для рейдов вдоль побережья.

Оставшимся в форте Навидад тридцати девяти испанцам было поручено искать на Эспаньоле золотоносные руды, исследовать остров, поддерживать дружеские отношения с индейцами, не обижать их и воздерживаться от насильственных действий. Гарнизон форта был обеспечен всем необходимым, чтобы дождаться прибытия кораблей из Испании.

Адмирал надеялся, что оставшиеся моряки добудут целые горы золота. Согласно его приказу, драгоценный металл следовало тщательно хранить, чтобы в случае нападения он не попал в руки островитян.

27 декабря индейцы сообщили Колумбу, что видели у берегов острова исчезнувшую «Пинту». Один из матросов в сопровождении туземцев отправился на каноэ к капитану Мартину Алонсо Пинсону с дружеским письмом Колумба. Адмирал приглашал «Пинту» прибыть в форт Навидад. По посланцы не нашли каравеллы. Позже выяснилось, что они слишком рано повернули обратно — «Пиита» стояла на якоре в устье реки за следующим мысом.

2 января 1493 года Колумб торжественно простился с гарнизоном форта и с гостеприимными индейцами.

Перед расставанием ему, очевидно, захотелось поднять престиж испанцев, несколько пошатнувшийся после гибели «Санта-Марии». Надо было показать островитянам, какими таинственными силами повелевают белые люди, чтобы дружески настроенные к ним индейцы прониклись также и страхом.

Адмирал приказал зарядить пушки и дать залп по остаткам корпуса «Санта-Марии». Индейцы с ужасом взирали, как огромные каменные ядра, пробив обшивку корабля, падают далеко в море. Затем адмирал велел провести маневры. В этой военной игре участвовали матросы, вооруженные шпагами, пиками, щитами, луками и ружьями. Загремели выстрелы, засвистели пули, раздался звон шпаг, ударявшихся о броню.

Шум битвы поверг простодушных островитян в неописуемый ужас, но в то же время вселил в них уверенность, что в стране поселились могущественные люди, способные защитить их от набегов других племен.

Дождавшись попутного ветра, испанцы 4 января подняли якорь и двинулись на восток вдоль северного побережья Эспапьолы.

На третий день один из матросов заметил с вершины мачты «Пинту». Вскоре она подошла к «Нинье», и капитан, явившись к Колумбу, начал оправдываться, заверяя его, что отдалился не по своей воле.

Адмирал принял объяснение с благосклонной улыбкой, но в дневнике записал, что старший Пинсон проявлял в отношении к нему гордыню и бесстыдство, и что он, Колумб, вынужден был скрывать свои чувства, чтоб не дать сатане помешать благополучному завершению экспедиции.

Колумб подозревал Пинсона в том, что он наменял у туземцев много золота и присвоил его себе, а часть роздал своим матросам. Кроме того, адмирал обвинял капитана в пленении четырех индейцев с Эспаньолы. Колумб приказал немедленно одеть их и отпустить на свободу, ибо, как он писал в дневнике, из этом острове все мужчины и женщины принадлежат их высочествам.

Колумб, по его собственному признанию, намеревался пройти вдоль всего берега Эспапьолы, но не смог осуществить намеченного: люди, которых он назначил капитанами, и другие, следовавшие примеру Пинсонов, невзирая на честь, оказанную им адмиралом, были обуреваемы гордыней и жадностью и считали, что все должно принадлежать им одним. Они не подчинялись распоряжениям адмирала и говорили о нем неподобающее и недостойное.

И все это, жаловался адмирал, он должен был терпеть не говоря ни слова, чтобы благополучно завершить свое плавание. Он вынужден был скрывать свои чувства, потому что имел дело с людьми распущенными.

Мартин Пинсон, в свою очередь, сомневался в том, что открытый испанцами остров — Сипанго: золота здесь было мало, о богатых городах — ни слуху ни духу, лишь толпы голых туземцев бродят вокруг. К тому же капитан утверждал, что ни один испанец в форте Навидад не останется в живых, ни один не дождется прибытия кораблей из Испании и оружие и продовольствие оставлены там напрасно. Пинсон требовал также, чтобы каравеллы немедленно отправились на родину: оба корабля обветшали, их обшивка изъедена червями, и вода просачивается в трюмы. Матросам все время приходилось конопатить щели и откачивать воду.

Колумб отмечал, что команды могут уповать лишь на господа бога.

Однако он все еще не хотел покидать Эспаньолу; к тому же его прельщали рассказы индейцев и о других богатых землях — островах Кариб (Пуэрто-Рико, или Гваделупа), Матинино (Мартиника), населенном женщинами-амазонками, и Ямайи (Ямайка). Поэтому, несмотря на ропот команды, адмирал еще несколько дней шел вдоль берегов Эспаньолы. Испанцы открыли здесь реку, песок которой, как им показалось, содержал много золотых зерен. Однако это было не золото, а пирит. Но Колумб, обрадованный находкой, назвал реку Рио-дель-Оро (Золотая река).

Недалеко от этой реки адмирал увидел в море трех сирен, высунувшихся из воды; но они, по его словам, были не так красивы, как о них говорят, и их лица были больше похожи на мужские.

Эта запись Колумба не вызывает удивления: о женщинах с рыбьими хвостами — сиренах и русалках — рассказывали и древние греки, и северные народы, и даже через сто лет после Колумба о них всерьез писал английский мореплаватель и путешественник Генри Гудсон.

Очевидно, «сирены», которых увидел Колумб, были ламантинами — морскими коровами, которые в те времена в больших количествах водились у берегов Антильского архипелага.

Моряки видели также огромных черепах величиной со щит, выползавших из моря откладывать в прибрежном песке яйца.

13 января матросы, сошедшие на берег, встретили длинноволосых, воинственно настроенных индейцев, вооруженных луками и дубинками из тяжелого, твердого, как железо, дерева. Туземцы пытались напасть на белых пришельцев, и испанцы пустили в ход свои шпаги и арбалеты. Оставив двоих раненых, индейцы обратились в бегство. То была первая вооруженная стычка белых с краснокожими. Адмирал заметил по поводу этого столкновения, что с одной стороны это его печалит, а с другой — радует: теперь туземцы будут бояться христиан и не станут на них нападать. Он добавил также, что не плохо бы захватить несколько таких воинственных индейцев в плен. Дня через два испанцы задержали четырех пришедших на корабль юношей, чтобы увезти их с собой в Кастилию. Ропот и протесты матросов заставили, наконец, адмирала покинуть берега Эспаньолы.